— Я подожду до утра, — сказал я, — но я не могу взять ее с собой, мои люди убьют ее.
У меня было два мотива, чтобы остаться на ночь. Первый — отправиться рано утром и остаться с ниппон, хоть как-то отплатив им за гостеприимство, а второй — использовать знание троп девушки, ведь она могла вывести меня коротким путем. У меня было только общее представление о направлении, в котором следовало искать своих людей, но как я видел с перевала, долина полностью окружена холмами, и я понял, что все равно потеряю время до утра, в то время как девушка покажет мне ближайшую дорогу к цели.
После вечерней трапезы я развел костер для девушки, потому что воздух был холодным, а она была одета не слишком тепло. Маленькие люди попрятались в своих вигвамах. Для девушки не нашлось ни места ни одежды, настолько бедно и скученно они жили. Ниппон спрятались в свои жалкие жилища почти моментально, оставляя девушку и меня одних. Она подвинулась к костру и выглядела очень печальной и одинокой.
— Твои люди все погибли? — спросил я.
— Мои люди — отец, мать, три брата — мне думается, все умерли, — ответила она. — Я знаю, что мои отец и мать мертвы. Мать умерла, когда я была еще девочкой. Шесть месяцев назад мой отец был убит калкарами. Три брата и я расстались, потому что узнали, что нас тоже собираются убить.
Я слышала, что они схватили моих братьев; но я не уверена в этом. Они убили многих в долине, потому что там жили почти исключительно настоящие Американцы, а те из нас, которые служили настоящему Ор-тису, были отправлены на казнь фальшивым Джемадаром.
Я пряталась в доме моего отца, но я знала, что если меня найдут, это будет смертным приговором для него и его семьи. И я ушла, надеясь найти место, где смогу быть в безопасности; но, по-моему, такого места нет для меня — даже друзья, Ниппон, хотя они позволяют мне остаться с ними, соглашаются, что было бы трудно держать меня здесь.
— Что ты будешь делать? — спросил я. Почему-то я чувствовал жалость к ней.
— Я найду себе какое-нибудь заброшенное место в долине и построю землянку, — ответила она.
— Но ты не можешь жить в холмах в одиночку, — заметил я.
Она пожала плечами.
— А тогда где же мне жить?
— Ну ладно, короткое время, — сказал я, — пока калкары не будут сброшены в море.
— А кто сбросит их в море? — спросила она.
— Мы, — гордо ответил я.
— А если и так, то что хорошего ждет меня? Твои люди натравят на меня собак — ты сам сказал это. Но ты не скинешь калкаров в море. Ты не представляешь их количества. Вверх и вниз по побережью — дни путешествия на север и юг, где бы ни была подходящая долина, и они размножаются как мухи. Много дней они собираются со всех сторон, направляясь к Столице. Я не знаю, ни что они затевают, ни почему идут только воины. Неужели им что-то грозит? — Похоже, внезапная мысль осенила ее. — Этого не может быть, — воскликнула она, — чтобы янки напали на них! Неужели твои люди снова вышли из пустыни?
— Да, ответил я, — вчера мы атаковали их большой лагерь, сегодня мои воины должны есть свою вечернюю трапезу в каменных вигвамах калкаров.
— Ты имеешь в виду Столицу?
— Да.
— Твои силы добрались до Столицы? Это кажется невероятным. Никогда раньше вы не заходили так далеко. У вас большая армия?
— Двадцать пять тысяч воинов вышло из пустыни под Флагом, — сказал я, — и мы отогнали калкаров по пути древних к Столице, как ты называешь их большой лагерь.
— Ты потерял много воинов?
— Многие пали, — ответил я, — тысячи.
— Значит у тебя уже не двадцать пять тысяч, а калкары подобны муравьям. Убей их и наползет еще больше. Они будут уничтожать вас до тех пор, пока несколько оставшихся не сочтут себя счастливчиками, если им удастся вернуться в пустыню.
— Ты ничего не понимаешь, — сказал я. — Мы привели наших женщин, детей, стада и табуны вниз, в апельсиновые заросли калкаров, и здесь мы останемся. Если мы не сбросим калкаров в море сегодня, мы подождем до завтра. У нас ушло триста лет, чтобы загнать их сюда, но все это время мы не отступали ни на шаг, если мы что-то захватывали; мы никогда не уходили с позиций, куда перевели своих женщин и детей.
— У тебя большая семья? — спросила она.
— У меня нет жены, — ответил я и поднялся, чтобы подбросить дров в костер. Когда я вернулся с полной охапкой двор, то обнаружил, что она подвинулась ближе к огню и дрожит от холода. Я снял свой калкарский плащ и накинул ей на плечи.
— Нет, — воскликнула она, вскакивая. — Я не могу взять его. Ты замерзнешь.
— Возьми его, — ответил я. — Ночь будет холодной, и ты не сможешь двигаться завтра утром от холода.
Она покачала головой.
— Нет, — повторила она, — я не могу пользоваться услугами человека, считающего меня врагом.
Она продолжала стоять, протягивая мне красный плащ. Ее подбородок был высоко поднят, а выражение лица — высокомерно.
Я подошел и набросил на нее плащ, а когда ее рука потянулась, чтобы сбросить его, я снова надел на нее плащ и придержал на ее изящной фигуре. Она попыталась сбросить его, но моя рука обвилась вокруг нее. Она остановилась лицом к лицу со мной, и ее тело прижалось к моему. Я стоял и смотрел в ее упрямое лицо. Наши глаза встретились, и на мгновение мы застыли, словно каменные изваяния.
Я не знаю, что произошло. Ее глаза, широко раскрытые и наполовину испуганные, заглянули в мои, а ее губы разлепились, и она издала вздох, похожий на стон. Только мгновение мы стояли так, а потом она склонила голову и повернулась. В это мгновение ее мускулы расслабились, и она почти повисла в моих объятиях.
Очень деликатно я опустил ее на подстилку возле костра и поправил на ней плащ. Что-то со мной случилось. Я не знал, что это было, но, казалось ничего в мире не имело значения, кроме удобства и безопасности Бетельды.
В тишине я сел напротив нее и посмотрел на нее так, словно никогда не видел ее раньше, и ночь была прекрасной, как никогда раньше, и — клянусь Флагом! — я словно не видел ее раньше. И еще: словно маленькие ящерицы пустыни она умела изменять свой вид, как они меняют свой цвет, потому что это была совсем другая девушка, чем та, с которой я говорил минутой раньше, настолько новое и чудесное существо, которое невозможно было ни с чем сравнить, предстало передо мной.
Нет, я не знал, что произошло, но меня это и не заботило. Я просто сидел и пожирал ее глазами. И тогда она подняла голову и сказала три слова, которые заморозили в груди мое сердце.
Она подняла взгляд, и ее глаза были печальными и наполненными болью. Что-то случилось и с ней — я видел это.
— Я — Ор-тис, — сказал она и снова уронила голову.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
